Я много раз видел, как умные (и не очень) люди пишут, что в ранние девяностые были только нищета и смерть. Я, честно сказать, ранние девяностые помню плохо, поскольку был тогда еще личинкой человека, но с уверенностью могу сказать, что самые, наверное, яркие мои воспоминания тех лет действительно связаны с нищетой и смертью.
У меня был в те годы друг Леша со второго этажа (Леша, если ты вдруг каким-то образом это читаешь и вообще все еще существуешь, отзовись немедленно), и мы с ним в дождливые дни обязательно играли в угнетение нищих. Один из нас выносил кусок хлеба, а другой становился угнетателем. За нашим домом росли в огромном количестве вишни, которые из-за дождя, конечно, сильно намокали; нищий становился под деревом, а угнетатель тряс это дерево за ветку. Нищий промокал с ног до головы и начинал, сжавшись в комочек, есть свой хлебушек.
В соседнем доме кто-то рыл землю под гараж с погребом и выкопал череп, ну и, конечно, не придумал, что с ним делать, и отдал нам. Череп забрал Юрасик. Юрасик был нам ровесником, но в размерах превосходил любого раза в два, а в весе, наверное, в четыре. Потом он почти все лето надевал череп на палку и ездил, сжимая эту конструкцию в руке, на велосипеде. Юрасик выглядел невероятно жутко, когда несся по улицам — огромный, с черепом на палке; боже, он был как демон ночи. Если бы я не знал Юрасика, то обязательно бы обосрался от страха, и дети из враждебных нам дворов, конечно, обсирались. В одном-единственном месте можно было купить вкусные штуки — в магазине "Родничок" — и мы всегда ставили у входа велики, луки и палки, которые были нам мечами, и шли за пломбиром и газировкой. А Юрасик ставил палку с черепом, и это было невероятно — мультипликационным шрифтом надпись "Родничок" и под ней череп на палке.
...В общем, нищета и смерть.